Сергей Есенин и Бениславская: последняя надежда

1920 год. В большом зале консерватории поэты выясняют, чьё творчество имеет право быть, а чьё не стоит и упоминать. «Суд над имажинистами» - так называется сие действие. Телевидения тогда не было, только живое искусство, поэтому, конечно, зал полон. И вот на сцене Есенин. Короткая нараспашку куртка, руки в карманах брюк, золотые волосы. Слегка откинув голову и стан, он читает:

Так мастерски и завораживающе не читал ещё никто. Что случилось после того, как он закончил, трудно передать: все вдруг встали и бросились к эстраде, к нему. Читал на бис, а его всё не хотели отпускать. Уже одетого, в пальто, подняли на руки и понесли.

Среди почитателей - девушка с чёрными косами. Она смотрит на белокурого поэта с нескрываемым восхищением: «Он!»

Галя Бениславская за свою недолгую жизнь успела испытать много лишений. Её мать была грузинкой, отец - французом, который после рождения девочки скрылся в неизвестном направлении. Мать, не выдержав предательства, попала в больницу закрытого типа «вследствие тяжёлого психического заболевания».

Поэтому девочка воспитывалась сестрой матери Ниной Поликарповной, врачом по профессии. Муж Нины Поликарповны Артур Казимирович Бениславский тоже врач, он стал приёмным отцом Гали и дал ей свою фамилию. Детство Галина провела в латвийском городе Резекне. Женскую гимназию до революции окончила в Петербурге с золотой медалью. В гимназии её близкой подругой стала Яна, дочь большевика Козловского, приближенного к Ленину. И конечно же, Галя, бывая у подруги дома и общаясь с её отцом, прониклась идеями большевизма. Козловский и давал ей рекомендацию в партию.

Окончив гимназию, она отправилась поступать в Харьковский университет на естественный факультет. Но началась Гражданская война. Город заняли белые, и девушка решила отсюда выбираться. Да вот только линию фронта перейти не удалось - её схватили и приговорили к расстрелу. Спас приёмный отец, который служил в медсанчасти этого гарнизона. Он снабдил её фиктивным удостоверением сестры милосердия Добровольческой армии, с ним девушке, конечно же, будет легче пробираться по территории белых.

Линию фронта Галя перешла, но теперь уже красные, найдя её документы, решили: «В расход!» И снова судьба смилостивилась, услышав её истошные крики: «Я - большевичка! Я - своя! Телеграфируйте Козловскому!»

Ответная телеграмма не заставила себя ждать: «Освободить и препроводить в Москву». В Москве Козловский устроил её на работу в ЧК и помог получить комнатку в Брюсовом переулке.

Галя и до этого рокового «Суда» видела Есенина в Политехническом. Но тогда он не произвёл на неё такого впечатления. Это было скорее ироническое недоумение. На том вечере Есенин был с Мариенгофом (другом и соратником по «Ордену имажинистов»), и у обоих на головах надеты цилиндры. На высоком Анатолии цилиндр смотрелся органично, а вот на крестьянском пареньке-коротышке выглядел смешно. «Как на корове седло», - прыснула в кулачок тогда Галя.

Но сейчас, после того, как он прочёл свои стихи, она по-другому взглянула на него. «Он весь стихия, озорная, непокорная, безудержная стихия, не только в стихах, а в каждом движении, отражающем движение стиха. Гибкий, буйный, как ветер...» - написала она в своём дневнике и стала жить теперь от одного выступления поэта до другого.

Вскоре последовало и личное знакомство, когда Галя со своей верной подругой Яной на улице встретили Есенина. Случайна ли была та встреча, кто знает. Они заговорили о критике, поэт интересовался статьями о литературе в зарубежных газетах, но больше всего, конечно, статьями и заметками о нём самом и об имажинистах вообще.

Галя стала добывать для него эту информацию, для чего приходилось просматривать целые комплекты «Последних новостей», «Дня» и «Руля». А ещё она ездила по редакциям и выбивала для него гонорары, а когда поэт был стеснён в средствах, пригласила жить к себе. Добровольно и с великим энтузиазмом она взвалила на себя обязанности прислуги, няни, опекунши, литературного секретаря. В комнатку в Брюсовом переулке Есенин переехал вместе с сёстрами Шурой и Катей. Жил с ними ещё и кузен из Константиново, но ночевать уходил, для всех не хватало места на полу. Галя обзавелась утварью: купила три венских стула, посуду и небольшой пузатенький самовар. И пусть в комнатке тесно, зато уютно всем. Но ему особенно.

Всё рухнуло через год, когда Есенин женился на Дункан и уехал с ней за границу. Не оценил стараний Гали.

Девушка, как когда-то и её мать, оказалась в нервной клинике. Но, пройдя лечение, продолжала жить в ожидании поэта. Не может ведь быть, что её бескорыстное всепоглощающее чувство приняли, но не разделили. Она разрывалась между ревностью и любовью: «Ведь она (Айседора) сберечь не сумеет? Не может огонь охранять дерево. Быть может, мы его навсегда уже проводили, не сумели сберечь?.. Как он мне дорог. Опять и опять чувствую это. И дорого всё, что дорого ему...»

После почти полуторагодовалого путешествия за границей Есенин с Дункан вернулись в Москву. Айседора отправилась поправлять здоровье на юг, Есенин же, сославшись на дела, обещал подъехать через пару дней. Однако, посадив жену на поезд, собрал вещи и перебрался в Брюсов переулок.

Галина, как многие женщины, с трудом получившие своё «женское счастье», была жестока. Не к Есенину - нет. Его она боготворила. Айседора посылала длинные телеграммы из Крыма, а Галя с Сергеем сочиняли обидные ответы: «Писем, телеграмм Есенину не шлите. Он со мной, к вам не вернётся никогда. Надо считаться. Бениславская».

Не выдержав, Айседора навсегда покинула страну. А Галя осталась со своим «счастьем». Она прощала Есенину многочисленные увлечения. Прощала и его злоупотребление алкоголем. Бегала по «намоленным» кабакам и вытаскивала его из сомнительных компаний. Часто Есенин превращал в кабак и её комнатку, с таким удовольствием обставленную, вваливался с пьяной компанией. Кабацкое окружение Есенина люто ненавидило Бениславскую. 

«...Я проходила сквозь строй враждебных, ненавидящих глаз. Что только они не делали, чтобы устранить меня. К их величайшей ярости, они никак не могли раскусить наших отношений. Жена. Не жена. Любовница - тоже нет. Друг. Не видали они таких среди себя и не верили в мою дружбу. И потому не знали, с какой стороны задеть Сергея Александровича. И не понимали, чем же я так приворожила его, что никакими способами не удаётся поссорить нас».

В те ночи Галя с сёстрами Есенина просились ночевать к соседке по коммуналке. Его пытались лечить, но каждый раз он срывался. Сам Есенин понимал, что жизнь складывается неправильно, и решил, что спасти его может обычный брак - «мещанский», как любили говорить тогда, посему женился на внучке Льва Толстого Софье.

Но уже через месяц жаловался друзьям: «Там везде борода! Меня преследует эта борода!» В один из дней он разбил и порезал в доме все картинные рамы и стёкла фотографий, а заодно мебель и посуду. Теперь уже Софья носила ему передачи в больницу.

А потом были номер в гостинице и смерть, которая до сегодняшнего дня остаётся загадкой - сам поэт это совершил или ему помогли. Бениславская ничего не знала. Не была она и на похоронах. После второго предательства она вновь оказалась в закрытой психлечебнице, где долго восстанавливалась.

А выйдя из клиники, поняла: без Есенина её жизнь утратила всякий смысл. Всё свободное время проводила на родной могиле. В ясный морозный день 3 декабря 1926 года здесь и рассталась с жизнью, оставив записку: «...хотя и знаю, что после этого ещё больше собак будут вешать на Есенина... Но и ему, и мне это всё равно. В этой могиле для меня всё самое дорогое...» Её похоронили рядом с Есениным.